Адвокат положила на стол фиолетовую, в тон саронгу, сумочку и принялась извлекать «инвентарь». Лоскутный коврик джу-джу: таких полно в любой лавке сувениров. Набор стеклянных баночек. Сигара, короткая и толстая. Обычный с виду мелок.
— Пемба, — пояснила она, указав на мелок. — Для сдерживающих узоров «веве». А это сигиль…
На столик лег деревянный идол.
— Это абибо…
Рядом с идолом возник веер из птичьих перьев. За ним последовали грубая керамическая чашка, флакон с притертой пробкой, медицинский пробник для взятия анализов крови, коробка древних спичек со смеющимся козлом на этикетке…
...
Вудуни расчертила мелком темную столешницу: круг, в нем — второй, между границами кругов — хитрый орнамент. В центре рисунка зажглась четырехлучевая звезда. Один из лучей указывал на Тарталью, другой — на Фионину. Затем синьора Вамбугу застелила стол лоскутным ковриком, скрыв от глаз круги, орнамент и звезду. На коврик она водрузила идола и зажгла рядом с фигуркой ароматические свечи.
Запахло незнакомыми пряностями.
У Лючано закружилась голова. Похоже, в состав свечей входил легкий наркотик.
Открыв баночку, адвокат подцепила ногтем указательного пальца часть содержимого, похожего на пчелиный мед, и нанесла на голову идола. Смешав в керамической чашке «мед» еще двух баночек и зеленую жидкость из флакона, она пробником взяла у себя капельку крови и впрыснула туда же. Включила режим ультрафиолетовой стерилизации, очищая пробник.
— Вашу правую руку, пожалуйста.
Едва ощутимый укол — и его кровь отправилась в чашку. Возник низкий вибрирующий гул; постепенно он набрал силу. Тарталья не сразу сообразил, что гул издает синьора Вамбугу, начав едва ли не с инфразвука. Словно некий праязык, давным-давно канув в пучины вечности, сейчас поднимался на поверхность, выпячивая горб мокрой спины.
Казалось, вибрирует уже вся камера.
Ладони женщины тягучим жестом омыли лицо — снизу вверх. Глаза стали заметно темнее: сапфиры превратились в агаты. Масса тонких косичек, в которые были заплетены волосы синьоры Вамбугу, зашевелилась кублом змей. Черты лица застыли жутковатой маской: оскалились белоснежные зубы, веки прекратили моргать, нос заострился, как у покойницы, а волосы продолжали жить собственной жизнью, будто в них запутался ветер.
Миг — и руки вудуни метнулись вперед двумя атакующими мамбами. В пальцах возник яркий веер из птичьих перьев. Качнулся — раз, другой, третий…
Усилился пряный аромат, дыша экстатическим безумием. Этот сквознячок не обдувал щеки, а беспрепятственно проникал в голову подзащитного Борготты, тонкой струйкой выходя из затылка. Сквозняк гулял, как хотел, а в голове оставался кто-то посторонний.
Лоа.
...
Он метнулся к столу, задул свечи и схватил мелок, что-то чертя на лоскутном коврике. Лючано не столько видел это, сколько догадался по звуку. Далее охранник сорвал с пояса миниатюрный барабанчик — и камеру наполнил сложный, настойчивый ритм.
Стуча в барабан, он топал ногой в такт и басом тянул одну и ту же ноту. Тарталье показалось, что его сейчас вывернет наизнанку.
Лоб охранника лоснился от пота, толстые губы дрожали. Он выполнял ответственную, очень важную работу, которая требовала полной концентрации сил. Ритм взлетал и опадал, понемногу выравниваясь, делаясь спокойным, вкрадчивым. Вудун сменил ноту на другую, более высокую. Голос его чуть не сорвался, но выдержал. Всхлипывания и скулеж стихли, ноги синьоры Вамбугу перестали содрогаться. Женщина выпрямилась, откинувшись на спинку надувного кресла, и Лючано увидел ее лицо.
Испуг, и растерянность, и потеки от слез на щеках.
Стук барабанчика стал глуше.
Замер. Умолк.