Маэстро Карл

Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих (Маэстро Карл) - невропаст, учитель Лючано Борготты. Курит трубку.

Проживает/проживал: планета Борго (на момент действия космической симфонии "Ойкумена").

Возраст: "за 80" (на момент действия космической симфонии "Ойкумена").

Внешность (цитата из книги "Кукольник"):

Зато трубокур одевался стильно, можно сказать, со вкусом. В нем чувствовалась если не порода, то умение вращаться в свете. Шорты из натурального волокна, рубашка навыпуск с пуговицами, каждую из которых трубкой, распространяя запах вишневого табака, и раздувал ноздри орлиного носа, словно намеревался чихнуть.

Лысая как колено голова вызывала сомнения: росли ли на ней волосы хотя бы в молодости? Зато руки оказались волосаты сверх меры. И вполне энергичны, судя по легкости, с какой они потянулись к тыкве-долбленке, желая «освежить» содержимое стаканов.

…

Щеголь прикусил трубку крепкими, похоже, имплантированными зубами.

Внешность на момент встречи с семилетним Лючано Борготтой (цитата из книги "Кукольник"):

Его костюм, украшенный металлизированным галуном на обшлагах и отворотах, промок от пота. А шляпа с лентой, из-за которой торчала искусственная роза, покрылась пылью. ... Лицо Карла исказила гримаса раздражения. Это лицо, сотканное из противоречий, казалось, было создано для различного рода гримас. «Не дурак выпить!» — утверждали красные склеротические жилки на кончике носа. «Но меру знает!» — возражали живые, любопытные глазки, ярко блестя из-под лохматых бровей. «Повидал разное!» — вмешивались в разговор морщины на лбу, подведенные согласно моде темно-бордовой краской. «А толку?» — насмехались губы, пухлые и наивные, как у ребенка. «Действительно…» — соглашалась трогательная ямочка, абсолютно неуместная на волевом, лошадином подбородке.

Персонаж второго плана космической симфонии "Ойкумена". Так же принимает участие в пятом романе цикла "Ойкумена" - "Блудный сын" как эпизодический персонаж.

Биографическая книга "Мемуары"

Иногда мне кажется, что наша Вселенная — лишь эпиграф к другой, куда более масштабной и содержательной Вселенной. Фрагмент, припаянный на скорую руку между заголовком и началом. Это не значит, что мы — пустое украшательство и цена нам — грош. Это всего лишь значит, что в случае чего нами можно пожертвовать без особого вреда для общего замысла.

Нас это утешает?

Меня — да.

Множественность обитаемых миров — не повод для гордости за человечество. С тем же успехом человечество может гордиться количеством бровей, произрастающих на лицах. Настоящий повод для гордости не имеет отношения к числам, сколь бы велики они ни казались для простаков. К сожалению, арифметика кое-кого возбуждает, как наркотик или новый сексуальный партнер.

Я не страдаю узостью воображения. Но есть вещи, которые мне сложно представить. День, когда меня не будет. Честного чиновника. Аксиоматику Ференца-Кантора. Планету Исхода — гипотетическую прародину всех рас, вечный предмет спора философов и историков. С первопланетой сложнее всего. В ее пользу говорит сходство нашего облика. Но эволюционный путь помпилианцев и, скажем, брамайнов лежит даже не в разных плоскостях — в разных системах понятий. Что перед этим внешняя одинаковость: руки-ноги-голова?

Меньше, чем ничто.

Одно-единственное слово, из которого, как росток из семени, восстала сотня языков? Мне проще вообразить, как эта уйма языков в конце времен сойдется в одном-единственном слове. Финал дается легче, нежели старт. Так человек не помнит миг рождения. Он не запоминает и миг смерти, зато не раз представляет себе его.

Смущает только древний иероглиф, обозначавший антиса. Точка, откуда начинается множество дорог. Или это все-таки множество дорог сходится в точку?

Цитаты размещены как эпиграфы к прологам и эпилогам трех книг романа "Ойкумена".