Маэстро Карл

Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих (Маэстро Карл) - невропаст, учитель Лючано Борготты. Курит трубку.

Проживает/проживал: планета Борго (на момент действия космической симфонии "Ойкумена").

Возраст: "за 80" (на момент действия космической симфонии "Ойкумена").

Внешность (цитата из книги "Кукольник"):

Зато трубокур одевался стильно, можно сказать, со вкусом. В нем чувствовалась если не порода, то умение вращаться в свете. Шорты из натурального волокна, рубашка навыпуск с пуговицами, каждую из которых трубкой, распространяя запах вишневого табака, и раздувал ноздри орлиного носа, словно намеревался чихнуть.

Лысая как колено голова вызывала сомнения: росли ли на ней волосы хотя бы в молодости? Зато руки оказались волосаты сверх меры. И вполне энергичны, судя по легкости, с какой они потянулись к тыкве-долбленке, желая «освежить» содержимое стаканов.

…

Щеголь прикусил трубку крепкими, похоже, имплантированными зубами.

Внешность на момент встречи с семилетним Лючано Борготтой (цитата из книги "Кукольник"):

Его костюм, украшенный металлизированным галуном на обшлагах и отворотах, промок от пота. А шляпа с лентой, из-за которой торчала искусственная роза, покрылась пылью. ... Лицо Карла исказила гримаса раздражения. Это лицо, сотканное из противоречий, казалось, было создано для различного рода гримас. «Не дурак выпить!» — утверждали красные склеротические жилки на кончике носа. «Но меру знает!» — возражали живые, любопытные глазки, ярко блестя из-под лохматых бровей. «Повидал разное!» — вмешивались в разговор морщины на лбу, подведенные согласно моде темно-бордовой краской. «А толку?» — насмехались губы, пухлые и наивные, как у ребенка. «Действительно…» — соглашалась трогательная ямочка, абсолютно неуместная на волевом, лошадином подбородке.

В 1277 году прошел курс коллантария у Лючаной Борготты. Более 26 выходов в большое тело, индекс стимуляции — 87%.

В составе колланта Гая Тумидуса помогал Совету Антисов исследовать Кровь и Астлантиду.

Умер на Китте, в 1294 году, на "проводах" Папы Лусэро.

Персонаж второго плана в романах "Ойкумена", "Дикари Ойкумены", "Блудный сын".

Биографическая книга "Мемуары"

Иногда мне кажется, что наша Вселенная — лишь эпиграф к другой, куда более масштабной и содержательной Вселенной. Фрагмент, припаянный на скорую руку между заголовком и началом. Это не значит, что мы — пустое украшательство и цена нам — грош. Это всего лишь значит, что в случае чего нами можно пожертвовать без особого вреда для общего замысла.

Нас это утешает?

Меня — да.

...

Множественность обитаемых миров — не повод для гордости за человечество. С тем же успехом человечество может гордиться количеством бровей, произрастающих на лицах. Настоящий повод для гордости не имеет отношения к числам, сколь бы велики они ни казались для простаков. К сожалению, арифметика кое-кого возбуждает, как наркотик или новый сексуальный партнер.

...

Я не страдаю узостью воображения. Но есть вещи, которые мне сложно представить. День, когда меня не будет. Честного чиновника. Аксиоматику Ференца-Кантора. Планету Исхода — гипотетическую прародину всех рас, вечный предмет спора философов и историков. С первопланетой сложнее всего. В ее пользу говорит сходство нашего облика. Но эволюционный путь помпилианцев и, скажем, брамайнов лежит даже не в разных плоскостях — в разных системах понятий. Что перед этим внешняя одинаковость: руки-ноги-голова?

Меньше, чем ничто.

Одно-единственное слово, из которого, как росток из семени, восстала сотня языков? Мне проще вообразить, как эта уйма языков в конце времен сойдется в одном-единственном слове. Финал дается легче, нежели старт. Так человек не помнит миг рождения. Он не запоминает и миг смерти, зато не раз представляет себе его.

Смущает только древний иероглиф, обозначавший антиса. Точка, откуда начинается множество дорог. Или это все-таки множество дорог сходится в точку?

...

Если вы приходите к учителю, и он вам говорит, что его система самая правильная, в отличие от прочих шарлатанств — уходите. Уходите немедленно, не теряя ни минуты. Он лжет. Нет единственно правильных систем. И нельзя возвыситься, оскорбляя других.

Но что делать, если вам говорят: „Вы живете в лучшем из миров!“? Как поступить, услышав: „Сейчас ваше дело плохо, но потом, при жизни или после смерти, вы обретете наилучший уголок во Вселенной!“?

Куда бежать?

...

Рыбы вышли из воды на сушу. Птицы поднялись с земли в небо.

Обезьяна спустилась с дерева, потеряла хвост и стала человеком. Люди выбрались в космос и, задрав носы до небес, насладились собственным величием.

Ничего подобного.

Мы солгали себе, и с радостью поверили в ложь.

Рыба вышла на сушу не заключенной в тюрьме аквариума. Птица поднялась в небо не бескрылой пленницей в клетке самолета. Обезьяна стала человеком не потому, что чесала свою красную бесхвостую задницу, ожидая банана, как милости судьбы. Полагаю, однажды и мы с вами выйдем в космос так, как это нас достойно. Родимся заново, оставив утробу косной материи.

А сейчас давайте хотя бы перестанем лгать.

Это будет наш первый шаг в будущее.

...

Сейчас речь пойдет о «проблеме финишной ленточки».

Мы — я имею в виду человечество — категорически не умеем адекватно воспринимать финалы. Счастливый? — нежизненно, скажем мы. Так не бывает. Ужасный? — оскорблены в лучших чувствах, мы браним автора за то, что лишил нас надежды. Дай, сукин сын, хоть парус на горизонте! Двусмыслица? — о, кипя от гнева, мы готовы убить мерзавца, который поставил нас перед выбором. Выбирать — проклятие рода людского, и да минует нас оно!

Открытый? — мы и вовсе лишим эту закавыку гордого имени: «финал». Думать самостоятельно — пытка.

А если в конце повествования стоит жирная точка, всем сестрам выдано по серьгам, а всякому кулику по болоту — честное слово, мы никогда не простим создателю, умело связавшему концы с концами, одного-единственного, зато смертного греха.

Он же лишил нас возможности продолжения, не так ли?!

Финалы — не наш конек. Они оскорбляют человеческое подсознание самим фактом своего существования. Не в этом ли залог нашей чудовищной жизнеспособности?

...

Как мало надо подсказать таланту! Достаточно пальцем указать: вот здесь порог. И талант сам шагнет, перешагнет, войдет и пойдет дальше. Но как же много надо подсказывать бездарности, и как это бессмысленно! Хороший, в сущности, человек, бездарность завалит тебя вопросами. Окружит похвалами. Уточнит и переуточнит тысячу раз. Сошлётся на твои слова в сотне публичных бесед. Предложит рассмотреть все мелочи, перебрать весь бисер.

Бездарность не умеет ходить сама. Её надо водить за руку, занимать приятным разговором, да ещё и поддерживать под поясницу

...

Быстрее всего предает тот, кто заявляет, что не способен на предательство. Лучший объект для пропаганды — тот, кто декларирует свою идейную неуязвимость. Успешней всего договариваются вчерашние заклятые враги.

...

У каждого гения, если он чего-нибудь да стоит, должны быть три персональных сумасшедших: безобидный, обидный и обиженный.

...

Удивительные существа эти звезды, искорки во мгле. Если любоваться ими, сидя в уютных шезлонгах, выставленных на лужайке перед домом, хлебнув глоточек тутовой водки, вдыхая запах маринада, пропитавшего курятину, поджаренную на шпажках, и наслаждаясь приближением нового дня — звезды кажутся милыми котятами.

А если пешком ходить между ними, то так вовсе не кажется.